Это картины из разрозненных воспоминаний детства, которые рождают зрительные образы, или, иногда, что-то сиюминутное — вдруг возвращает память к впечатлениям мальчика, познающего мир. Это калейдоскоп из фрагментов истории техники, преломляющийся и смешивающийся с изумлением ребёнка перед странным и увлекательным миром машин.
В детстве летом я подолгу жил у бабушки около большой сортировочной железнодорожной станции. Сильное впечатление производил на меня огромный синий тепловоз — со стеклами кабины, на высоте окон второго этажа, со сдержанно вибрирующими боками-радиаторами, с лестницей уводящей вверх на технические площадки. Он неторопливо причаливал к низкой платформе, перекрывая дорожку проложенную через пути, подавляя все вокруг, перегораживая своей массой путь из прохладного привокзального домика к высокой платформе для пригородных поездов. Откуда-то сверху, из вагонов, кто-то спускался на землю, за эти минуты я успевал прочитать на вагоне название какого-нибудь города в Сибири или Средней Азии.
К бабушке из Москвы я ехал на поезде почти сутки, поэтому мне легко было представить несущийся день за днем по степям, вдоль посёлков и лесов, со свистом пролетающий полустанки, поезд. Товарные составы с бесконечными вагонами, лесенками, площадками, люками и дверями, будили фантазию. Рождался образ романтического неведомого мира с железнодорожными запахами, со сложной сетью переходов между вагонами, с уютным сидением в непогоду в теплой рубке тепловоза.
Похожее ощущение уюта, связанного с техникой, возникает при воспоминании поездки на рыбалку с отцом и его приятелями. Заднее сидение было оставлено дома, и мы с сыном папиного друга из вещей, сложенных сзади, оборудовали настоящее логово. За окном лил осенний дождь, а мы, сидя в тепле на мешке свёрнутой резиновой лодки, созерцали проносившиеся мимо городки и деревни. Иногда отец вылезал спросить о дороге, и с холодом и сыростью улицы закрадывался страх, что мы скоро приедем и закончится это блаженное состояние покоя, уравновешенности и какой-то сладкой лени. Хотелось ехать и ехать, бесконечно смотреть из тепла на тысячи маленьких микрокосмов.
Вот из дома вышла девочка в резиновых сапогах, с бидоном, повешенным на руль велосипеда. На другом конце деревни женщина загоняет во двор корову. У забора лежат перевёрнутые деревянные лодки. На железнодорожном переезде мы стоим минут пятнадцать в ожидании поезда. И вот огромная махина со свистом проносится мимо нас, увлекая за собой вагоны с такими же, как мы, смотрящими на мир из уютных купе людьми.
В детстве автомобили казались мне живыми. Проходя мимо стоящего близко автомобиля, я впечатлялся огромностью колес, обилием трубочек, шлангов, непонятных механизмов, особенно хорошо видных при невысокой точке зрения. Чувствовалось, что все на месте, все упорядоченно, продумано и подчинено неведомой целесообразности.
В какой-то момент взросления автомобили стали терять романтический ореол, стали вытесняться вожделением удобства, мощности, статусности. Автомобиль превратился в пошлый самодвижущийся диван. В противовес хочется изобразить что-то чуждое товарно-денежному, магазинному — как старинные парусники, или что-то таинственное и живое, как старый паровоз или самолет времён зарождения воздухоплавания.