Эссе-воспоминания


1
Меня всегда интересовала живопись художников, пытавшихся выразить дорогие мне переживания тишины, свежести, чистоты нашего мира, которые особенно ярки в детстве. Я искал и находил подобные чувства во многих автобиографических книгах, у многих художников, которые какими-то сторонами своей живописи прикасаются к тому же.
Эти воспоминания как-то особенно согревали душу в минуты ощущения бессмысленности и бесцельности жизни.
Постепенно у меня вызрел, сперва смутный, но все же образ живописи, позволяющей выразить эти исполненные тишины и благости, но в то же время пронзительные образы.
В изображаемом мной мире стоит какое-то необычное безмолвие, а некоторые звуки даже усиливают ощущение его.
Например, позывные радиостанции «Маяк», с паузой перед началом следующего часа, подчеркивали тишину и даже вневременность этого мгновения. Как будто работают шахматные часы — на одном циферблате время остановилось, а другие продолжают отбивать внутренний ритм. Предыдущий час закончился, новый не наступил, а время течет.
Таких воспоминаний не очень много, но они для меня, островки полной гармонии с окружающим миром и собой.
Вот некоторые из них:
Дом с еще несколькими добротными «сталинскими» домами образовывал каре, за которым находился менее исследованный мир.
Выйдя из дома через арку на улицу и повернув налево, я оказывался у парикмахерской.
Помещение ее было очень светлым, и я хорошо запомнил, как, ожидая с бабушкой своей очереди, внимательно разглядывал парикмахеров и их инструменты.
Атмосфера в салоне была очень спокойная и деловитая. Приятно и необычно пахло одеколонами. Огромные зеркала придавали помещению какую-то особую не замкнутость и многомерность в четырех стенах.
Я уже сижу в кресле и жду, когда меня начнут подстригать. На полочке перед зеркалом стоят разные пузырьки, флакончики, но особо привлекает взгляд целая система, соединенная трубочками: пузырек с распылителем, груша и камера от мяча, по чему-то засунутая в сеточку. В стакане — множество расчесок, бритв и других непонятных приспособлений. Приоткрыт ящик сто- ла, где лежит машинка для стрижки, внушающая непонятные опасения. Парикмахера все еще нет, и я, ожидая его, нахожусь как бы вне времени.
Я скорее всего с дедом Ваней, выхожу из нашего подъезда, и мы сразу же входим в соседнюю дверь, в каком-нибудь метре от него.
2
Проходим по темному, выкрашенному синей краской коридору с дверями. Некоторые из них открыты в комнаты. (В одной я вижу: огромный дядя в грязном белом халате на высоченном столе что-то делает с мясом).
И вдруг передо мной знакомый мне зальчик, из которого дверь направо ве- дет в столовую, а налево — в «Кулинарию».
Это какое-то непонятное чудо. Оказывается для того, чтобы попасть сюда, не нужно через арку выходить во двор, обходить дом вдоль широкого бульвара с трамвайной линией и шумным автомобильным перекрестком. Оказывается, что через таинственный коридор, можно из тихого мира двора прямо попасть в мир столовой и бульвара.
Не помню, почему я — в дальнем, плохо мне знакомом, сыром и прохладном, наверное, северном углу двора. Тут я обнаруживаю еще один подъезд, еще одну арку, которая ведет прямо на бульвар. Дом вроде бы тот же, но скамейка, стоящая у подъезда, какая-то таинственная и не такая. Окна первых этажей смотрят не- знакомым взглядом, пожарная лестница на стене уводит взгляд на крышу, где ка- кие-то люди курят и о чем-то разговаривают.
3
Недалеко от дома стояло старое полузасохшее дерево. Кора с одной стороны обвалилась и обнажилось 1,5 — 2 метра чистой древесины. Здесь жила огромная колония клопов-солдатиков.
Особенно ярко запомнилось, как, возвращаясь откуда-то темными летними
спокойными вечерами, я останавливался около этого дерева и глядел:
Это было замечательно колористически: на зеленом темном дереве, в обрам-
лении темно-зеленых крон соседних деревьев — сдержанно красные жучки с таинственным четким узором на спинах. Узором, напоминавшим и строгие мистические лица африканских масок, и графически симметричную военную фор- му с погонами и кружочками, определяющими иерархическое положение, и щиты древних воинов с устрашающими изображениями.
Полуосознанно представлялось организованное клопиное таинственное воинство — с генералами, полковниками и рядовыми клопами, которые все чем-то серьезно заняты.
Иногда я встречал отдельных «солдатиков» на земле или небольшие колонии на деревьях.
Почему-то я вообще особенно обращал внимание на насекомых. Скорее все- го из-за возможности спокойно разглядеть их.
Помню живость ощущения: пронизанность мира разнообразной жизнью, цельной и упорядоченной. Деловито гудели пчелы, шмели, осы вокруг цветов, иногда как будто огрызаясь на постороннее вмешательство в их дела, и жаля. Гусеницы и тли паслись на листьях и служили лакомством для птиц.
Все представлялось чудесным романтическим миром, исполненным гармонии жизни и не пугающей гибели.
Я рассматриваю старую поржавевшую и вросшую в землю, но чуть приоткрытую крышку колодца в середине двора. Такое ощущение, что она то же вы- росла вместе с окружающей ее травой.
4
Фантазия рисует образ площади — крышки, посреди леса — травы.
За приоткрытой крышкой виднеется ход в какой-то неведомый мир. Вспоминаю, бабушка предупреждала, чтобы я не наступал на крышки колод-
цев, что туда можно провалиться.
Интересно было бы составить карту этого двора. На ней можно отметить
крышки колодцев, уводящих в неведомые миры, поселения муравьев, большую лужу, в которой, по рассказам очевидцев, водится рыба; тропинку, ведущую к дереву с «солдатиками». Некое место обитания пожилых мужчин вокруг стола, которые все время занимаются чем-то очень важным — раскладывают, стукая по столу, пластмассовые прямоугольники. С каким интересом и волнением я по- долгу смотрел на их сосредоточенные и значительные лица. Каким серьезным казалось мне происходящее здесь.
В темном летнем вечере зажигались фонари, преображая лица играющих и ограничивая пространство освещенными снизу деревьями.
Вокруг зажигались окна домов, вырывая из темноты четко очерченные комнаты, кухни, лестничные клетки подъездов.
Множество окон — и за каждым своя вселенная.
По кухне прошел мужчина в майке, что-то передвинул на столе. Остановился у окна. Закурил…
Я думаю — мир в детских воспоминаниях такой из-за отсутствия привычки к прагматической оценке всего. Поэтому так полноценна радость от пустячных вещей. Душа не засоряет себя внутренней неудовлетворенностью от недостатка полученного, не нарушеает гармонию аналитическим раздроблением всего.
Я вспоминаю, что обшарпанные стены домов, запутанные системы труб и проводов, разбитые, никогда не мытые окна подъездов, иногда даже груды му- сора не нарушали ощущения красоты и гармонии.
Хочется попытаться так изобразить среду, наполненную предметами, может быть, несовершенными и даже антиэстетическими, чтобы она радовала глаз и не вызывала чувства дисгармонии.
5
Вспоминаю тихий, большой, отгороженный забором мир дачи. Огромный дом, наполненный специфическими
загородными запахами печного отопления, рубленых стен,
старой мебели. Вековые сосны рассеивают свет и отгораживают этот мир сверху. Осенний пустынный, немножечко
пасмурный вечер.
В темном, из-за растущих там нескольких огромных елей, углу участка стоит небольшой рубленый флигель с большой чуть покосившейся верандой. Вдруг обнаруживаю, что во флигеле живет человек, которого некогда раньше не видел. Он что-то варит на плитке, не обращая внимания на меня. На веранде, кроме нас, никого нет.
Во мне ломаются какие-то привычные представления о живущих на даче и о самом флигеле. Все наполняется неизведанностью и тайной. Я опять вспоминаю комнату в рубленой части флигеля, на которую раньше не обращал внимания. В ней уже зажжен свет, тот же мужчина что-то берет с полок, уставленных горшками, старыми железными банками и прочими таинственными вещами. Вокруг опять никого нет. Желтый свет лампы отделяет комнату с полками на рубленых стенах, а на веранде, где стою я, чуть-чуть более слабое вечернее освещение заливает все прохладными, тихими, какими-то вечными сумерками. Как будто это происходит и происходит, а времени нет и уже, наверное, ничего другого не случится.
Это ощущение вызывает в памяти похожий зимний вечер, когда день уходит и наступают сумерки. Отношения тона неба и снега сравниваются, уютно поет счетчик. На улице уже темнее, чем в комнате, и как-то колористически дополняют и подчеркивают друг друга серо-синие холодные цвета улицы и теплое освещение комнаты. Зажигаются звезды и фонари на улице. Вспоминается сказочный Билибинский всадник, который, бесшумно проскакав на черном коне, меняет день на ночь. Образ зажигающихся звездочек — фонарей вызывает в памяти дорогу к даче.
Я иду вдоль растворяющихся в зимнем в вечере безлюдных дач. Кое-где зажигаются редкие огоньки, обозначая тихие уютные комнаты с трещащими счетчиками, полные теплого зимнего дачного уюта. В памяти воспоминания смешиваются друг с другом, одно плавно переходит в другое, отделенное большим промежутком, но очень близкое по мироощущению. Возникает образ дачных сумерек.
Какими изобразительными средствами можно создать его в живописи. Это осень, и лето, или зима? Я не могу определить наиболее удобную для описания точку зрения. Когда я стоял на веранде флигеля? Когда проходил мимо
6
засыпанных снегом полупустынных зимних дач? Но они очень гармонично дополняют друг друга.
Если в картине одновременно изображена и осень и зима, если стены комнаты читаются одновременно и как внешние стены дома, если заснеженная тропинка ведет в соседнюю комнату с трещащим счетчиком, а кроны вековых сосен отгораживают комнату от неба вместо крыши…
7
Когда мне пришлось оставить поездки в горы, первые годы я часто ловил себя на ассоциациях, которые вызывают стены городских домов, особенно в утреннем освещении. Вдруг кажется, что стена дома — это гора, живо представляешь себя спускающимся по ней. Подует свежий ветерок — и с печалью подумаешь: «Ну, совсем как в горах», — и даже начинаешь прикидывать, сколько метров до крыши-вершины высотного дома. Альпинист уже глядя снизу, представляет, например, что его ожидает на хорошо видимой площадке, насколько сложно будет пройти по едва заметному ледничку.
Гора начинает выглядеть не неведомым великолепным призраком, а родным домом, в котором все о чем-то тебе говорит. Например, так: вот это окно «тетикатиной» кухни, это — дверь черного хода, а это — его окна, за тем окном — очень уютная комната дяди Гриши, по этой пожарной лестнице можно забраться на чердак, а потом через люк попасть в подъезд.
Пытаясь представить город таким, каким он виден с очень низкой детской точки зрения, когда дома кажутся огромными великанами, посматривающими на тебя своими окнами, и начав рисовать вы тянутые стены домов с длиннющими пожарными лестницами, я понял, что детские и альпинистские впечатления у меня перемешались и получился город — ущелье.
В этом варианте я добавил реку, текущую в этом ущелье и видимую как бы с противоположной «стены». Ведь какое же ущелье без «ручья с холодною водой»?
8
Сейчас работаю над серией картин, которую называю «Машины».
Я пытаюсь изобразить, как маленький мальчик видит автомобиль. Он не понимает устройства, но впечатлен сложностью увиденного. В его голове возникает образ, непонятные элементы домысливаются и машина превращается в ОДУШЕВЛЕННЫЙ САМОДВИЖУЩИЙСЯ МИР.
В детстве автомобили казались мне живыми существами. Проходя мимо стоящего близко от дома автомобиля, я впечатлялся огромностью колес, обилием всяческих трубочек, рычажков и краников, особенно хорошо видных при невысокой точке зрения. Чувствовалось, что все находится на месте, все упорядоченно, продумано и подчинено одной общей цели. В какой-то момент я заметил, что автомобили стали терять романтический ореол, что он стал вытесняться вожделением удобства, мощности, простоты использования. Автомобиль уподобился удобному самодвижущемуся дивану. В противовес такому восприятию родилась идея автомобиля, не менее романтического, чем старинные парусники и замки и не менее таинственного, чем старый паровоз или самолет времени Нестерова.
9
В детстве летом я подолгу жил у бабушки около большой сортировочной железнодорожной станции. Сильное впечатление производил на меня огромный синий тепловоз — высотой с хороший двухэтажный дом, с маленькими наклонен- ными вперед стеклами кабины, со сдержанно вибрирующими и таящими за собой нечеловеческую мощь боками-радиаторами, с лесенкой уводящей вверх на технические площадки. Он с неторопливой уверенностью причаливал к низкой платформе, перекрывая дорожку проложенную через пути, подавляя все вокруг, перегораживая своей пышащей жаром массой путь из прохладного привокзального домика к высокой платформе для пригородных поездов. Откуда-то сверху, из вагонов, прицепленных к тепловозу, спускались несколько человек, за это время я успевал прочитать на вагоне название какого-нибудь города в Сибири или Средней Азии.
К бабушке из Москвы я ехал на поезде почти сутки, поэтому мне легко было представить несущийся день за днем по степям и прохладным перелескам, со свистом пролетающий умытые дождем тихие полустанки поезд. Товарные составы с бесконечными вагонами, снабженными лесенками наверх, площадками, бытовками, смонтированными на них бередили фантазию. Рождался образ романтического путешествия со свистящим в ушах ветром, с прогулками с пло- щадки на площадку, с уютным сидением в непогоду в теплой рубке тепловоза.
Похожее ощущение уюта, связанного с техникой, возникает при воспоминании поездки на рыбалку с отцом и его приятелями. Заднее сидение было оставлено дома, и мы с сыном папиного друга из вещей, сложенных сзади, оборудовали настоящее логово. За окном лил осенний дождь, а мы, сидя в тепле, созерцали проносившиеся мимо городки и деревни. Иногда отец вылезал спросить о дороге, и с холодом и сыростью улицы в душу закрадывался страх, что мы скоро приедем и закончится это блаженное состояние покоя, уравновешенности и какой-то сладостной лени. Хотелось ехать и ехать, бесконечно смотреть из тепла на тысячи маленьких микрокосмов.
Вот из дома вышла девочка в резиновых сапогах с бидоном, повешенным на руль велосипеда. Куда-то она собирается ехать. На другом конце деревни женщина загоняет во двор корову. На железнодорожном переезде мы стоим минут пятнадцать в ожидании поезда. И вот огромная махина со свистом проносится мимо нас, увлекая за собой вагоны с такими же, как мы, смотрящими на мир из уютных купе людьми.

Связанные изображения: