Так получается, что картины пишутся условными сериями — «Бестиарий», «Машины», «Лес», «Город». На сайте они так и размещены по страницам.
Но это не значит, что в серии
«Лес» нет городской темы, даже наоборот — деревья живут городской жизнью, оборудованы лифтом, к ним подведён газ. Это разделение формальное, образы моих работ — это калейдоскоп из воспоминаний, в котором не существует границ, а скорее отсутствие этих границ и есть основной метод исследования и визуализации куда-то исчезнувшего мира детства. Я думаю — что тот мир был внутри, и это меняло всё, взгляд выхватывал абсолютно иные детали, совершенно другие темы захватывали воображение того мальчика.


Рассматриваю старую поржавевшую, вросшую в землю чуть приоткрытую крышку колодца в середине двора. Ощущение, что крышка выросла вместе с окружающей ее травой. Фантазия рисует образ площади — посреди леса-травы. За крышкой вход в какое-то параллельное пространство. Вспоминаю, что бабушка предупреждала, чтобы я не наступал на крышки колодцев, чтобы туда не провалиться.


Интересно составить карту двора. На ней отмечаем крышки колодцев, поселения муравьев в песке, большую лужу, место обитания пожилых мужчин вокруг стола, которые — раскладывают, стуча по столу, пластмассовые прямоугольники.

С каким интересом и волнением я подолгу смотрел на их сосредоточенные и значительные лица. Каким серьезным казалось мне происходящее.
В темном летнем вечере зажигались фонари, преображая лица играющих и ограничивая пространство освещенными снизу деревьями.
Вокруг зажигались окна домов, вырывая из темноты четко очерченные комнаты, кухни, лестничные клетки подъездов. Множество окон — и за каждым своя вселенная. На кухне второго этажа прошел мужчина в майке, что-то передвинул на столе. Остановился у окна. Закурил. В другом тёмном ещё окне на подоконнике сидит большой кот. Он смотрит на меня и, чувствую, видит. Но я для него — житель мира улицы. Если я позову его, он рассмотрит меня и, отвернувшись, продолжит свое созерцание. Каждое, даже темное или занавешенное окно — знак другого мира. Это — звезды на которых, как в «Маленьком принце» Экзюпери, живет или принц со своей розой, или пьяница, или король.


Попытаюсь на примере нескольких, перетекающих друг в друга, воспоминаний объяснить, каким образом элементы зданий, лестницы, подъезды, окна, крышки колодцев, провода и антенны — попадают в картинах на деревья. Детали самолетов, паровозов и домов — на автомобили, почему по паркету проложены рельсы по которым идёт трамвай. Попытаюсь сформулировать, как логически трудно совместимые детали образуют внутренне цельную картину.


Тихий, большой, отгороженный забором, мир дачи. Огромный дом, наполненный специфическими запахами печного отопления, рубленых стен, старой мебели. Вековые сосны отгораживают этот мир сверху. Осенний немного пасмурный вечер. Сквозь поредевшие деревья просматриваются соседние участки. В темном, из-за растущих там нескольких огромных елей, углу участка стоит небольшой флигель с большой чуть покосившейся верандой. Вечерами здесь собирались все живущие на даче.
Но я один, никого нет. Вдруг обнаруживаю, что во флигеле находится человек, которого никогда раньше не видел, а он ни капельки не удивлён моим присутствием. Во мне рушится обыденность вечера
, какой-то неизвестный совершенно спокойно, по хозяйски что-то варит на плите. Все вдруг меняется, наполняется щемящей и чудной неизведанностью. В памяти очень чётко, в деталях, вижу комнату в рубленой части флигеля, на которую раньше не обращал внимания. В ней горит тусклый желтый свет, тот же мужчина, не обращая на меня внимание, что-то берет с высоких полок, уставленных горшками, старыми железными банками и прочими фантастически таинственными, недоступными моему росту вещами. Даже, как будто как сейчас, помню все те дачные запахи! Желтый свет лампы отделяет комнату, а веранда, где стою я — погружается в темноту сумерек.


Это ощущение вызывает в памяти похожий, но уже зимний вечер, наступают сумерки. Отношения тона неба и снега сравниваются, уютно трещит счетчик. На улице уже темнее, чем в комнате и мир распадается на синюю улицу и тепло, жёлтым светом освещённые комнаты. Появляются звёзды. Образ зажигающихся звездочек — фонарей вызывает в памяти дорогу к даче.
Мы (даже не могу сказать с кем) идем вдоль утопающих в вечере в большинстве безлюдных дач. Кое-где зажигаются редкие огоньки, обозначая тихие уютные комнаты с трещащими счетчиками, полные зимнего дачного уюта. В памяти воспоминания смешиваются друг с другом, одно плавно переходит в другое, отделенное большим промежутком, но очень близкое по ощущению. Возникает образ дачных сумерек.


Какими изобразительными средствами можно создать его на картине.
Это осень, или лето, или зима? Я не могу определить наиболее удобную для описания точку зрения. Когда я стоял на веранде флигеля? Когда проходил мимо засыпанных снегом полупустынных зимних дач? Но они очень гармонично дополняют друг друга и если что-то убрать — образ рассыпется.
Если в картине одновременно и осень и зима, если стены комнаты одновременно и внешние стены дома, если заснеженная дорожка ведет в соседнюю комнату с трещащим счетчиком, а кроны вековых сосен ограничивают пространство комнаты и отгораживают ее от неба вместо крыши. Как все это изобразить?


Описание с субъективных внутренних точек зрения, в которых практически отсутствует пространственно-временная определенность, — задача решаемая чаще в словесном творчестве. Внезапная смена точек зрения, или же вообще описываемого места, совершенно естественна в литературном произведении. В живописи же это совсем не так.

Искусство Возрождения внесло — взамен синтетического созерцательного средневекового мировосприятия — миросозерцание аналитическое, дробящее мир на логические составляющие, заменившее, может, несколько субъективный и сумбурный взгляд участника изображаемого на принципиально отстраненный взгляд, такой где — художник подчинял всё линейной перспективе, иллюзии пространства. Средневековое искусство легко выражало многоплановые события, объединяло разновременные события, усиливало где нужно подтекст, передавало, почти зримо, внутренние и даже духовные переживания. Как на классической средневековой иконе, где размер персонажей определяется не правилами перспективы, а их значимостью в сюжете, где может не быть конкретного времени суток и рядом могут нарисованы события — между которыми прошли столетия.

Связанные изображения: